Накануне 37-летний семейный психолог из Москвы Антон Удовенко опубликовал в Сети пост, в котором заявил, что возбуждается, когда обнимается с собственной пятилетней дочерью. Отметив, что ему "немного стыдно и тревожно", ведь "если возбуждают дети, значит педофил", Удовенко в конечном счёте приходит к выводу: "что естественно, то не безобразно".
Но нашлись и те, кто не увидел в этом ничего страшного и также счёл нормой. Вот некоторые примеры таких комментариев (пунктуация авторов сохранена):
"Какие все ханжи... Общество всегда готово осудить, есть же нормы), приличия). Даже психологи!) Вам предлагают не говорить о проблеме, вот молодцы!)"
"Это не ПРОБЛЕМА. Это реальность, нормальная реальность"
"Хотеть своего ребёнка и испытывать возбуждение - это разные понятия. Но вы можете понимать так, как вам доступно".
Лайф решил разобраться в этом вопросе: нормально ли то, что отец испытывает сексуальное возбуждение при общении с малолетней дочерью, или ребёнка пора спасать?
Что говорят специалисты
Практический психолог МГУ и ведущий сексолог психологического центра в Москве Илья Шабшин убеждён, что у нормального человека ребёнок всегда является асексуальным объектом и возникать "возбуждения" при контакте с ним не может.
Желание к ребёнку - это табу. Да, мимолётная фантазия, даже эротическая, возможна, так как мозг очень сложное устройство и функционирует по своим правилам, реагирует также на внешние провокаторы. Но м не не нравится в этом письме позитивная оценка происходящего и выставление этого как нормы. У адекватного человека не возникает желаний в отношении дочери! У отца пограничное состояние, - резюмирует психолог.
Илья Шабшин уточнил, что в данном случае отцу нужно пресекать себя, а не воплощать своё влечение в играх с сексуальным подтекстом. Ведь одно дело играть в кубики, другое - исполнять "лошадку". В конце концов, отец может "заиграться".
Илья Шабшин также добавил, что сейчас существует тренд делиться своими эротическими историями и люди получают облегчение, узнав, что у кого-то есть такие же отношения. Однако он ещё раз отметил, что описанный случай вызывает тревогу с точки зрения психосексуального состояния автора.
Действительный член Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги, сексолог Елена Малахова также отметила, что ощущения и поведение отца ненормальны . Причины могут быть разными: недостаток интима с супругой, получение травмы в детском возрасте или болезнь.
Возможные последствия
Елена Малахова отметила, что публикация подобных вещей особенно недопустима, если человек позиционирует себя семейным психотерапевтом (как это делает Антон Удовенко).
Заявление такого человека развязывает руки другим людям с подобными отклонениями . Зачем это было выложено в открытый доступ? Человек ищет комплиментарных партнёров, которые смогут разделить чувства, которые в данном случае являются отклонениями, - сказала она.
Специалист уточнила, что в первую очередь пострадает ребёнок: девочка может демонстрировать девиантное поведение, такое как проституция и беспорядочные половые связи .
В сексуальных извращениях есть три стадии: первый этап, когда у человека есть критика к своему нездоровому влечению. Он вроде хочет реализации мотивов, но с другой стороны чувствует аморальность. Второй этап - когда критика ослабевает и человек принимает себя. И третий - когда сексуальное желание реализовывается. Папа долго сдерживать себя не сможет. И, возможно, будут половые контакты. Отец может быть серьёзно болен , и ему самому нужна помощь, - предупреждает специалист.
Задуматься о будущем ребёнка призвал и Илья Шабшин.
У меня была клиентка, которая смотрела в детстве с отцом порнофильм. Теперь у неё проблема: она не получает удовлетворения от сближения. Ни с одним из 20 мужчин она не смогла получить удовольствия. Мораль: ребёнку надо ограничивать игры. Можно фантазировать, а потом реализовать с женой, - отметил он.
То, что действия, имеющие сексуальный подтекст, могут в будущем отразиться на ребёнке, подтвердила детский психолог Елена Миронова.
Ребёнок в 4-6 лет уже понимает, что происходит что-то не то. Он, с одной стороны, не хочет в этом участвовать, а с другой стороны, ему это нравится, потому что он чувствует любовь родителей. Возникает амбивалентность, и тогда у ребёнка повышается тревожность и понижается самооценка. В подростковом возрасте это может стать причиной гиперсексуальности или, наоборот, фригидности .
Она заметила, что ребёнок - не объект стимулирования чувств родителя. Таким образом, все специалисты единогласно признали ситуацию нездоровой.
Сновидения и фантазмы Изабель позволяли предположить, что в раннем возрасте она стала жертвой совращения отцом или каким-то другим взрослым из числа ее знакомых. Но из ее речи нельзя было вычленить никакого точного воспоминания, которое подтвердило бы или опровергло эту гипотезу, на которую указывал часто повторяющийся онирический образ закрытой комнаты, где Изабель находится одна вместе со взрослым мужчиной, который по непонятной причине прижимает ее к стене; или же ей снится сцена в кабинете отца, где они опять же остаются наедине, она дрожит больше от волнения, чем от страха, краснеет и покрывается испариной, и ей стыдно этого непонятного состояния. Реальное совращение или желание, чтобы ее соблазнили? Похоже, отец Изабель был весьма необычным человеком. Пройдя путь от бедного крестьянина до главы предприятия, он вызывал восхищение своих подчиненных, друзей, детей и, в частности, Изабель. Однако, этот человек, нацеленный на успех, страдал от резких перепадов настроения, которые особенно провоцировались спиртным, которым он к старости стал злоупотреблять еще больше. Мать Изабель скрывала эту эмоциональную неустойчивость, уравновешивала ее и в то же время презирала. Для ребенка это презрение означало, что мать осуждает сексуальность отца, его чрезмерное возбуждение, его недостаточную сдержанность. Отец, в целом, одновременно желанный и осужденный. В определенном смысле он мог быть для дочери образцом для идентификации, опорой в ее конкуренции с матерью и разочарованности матерью, которая стала прародительницей, каждый раз отдалявшейся от девочки ради нового ребенка. Но, несмотря на интеллектуальную и социальную привлекательность, отец был также персонажем, не оправдавшим надежд: «Для меня он быстро потерял флёр какой-то тайны, я уже не могла в него верить, как верили люди со стороны, по сути, он был созданием моей матери, ее самым большим ребенком…».
Символическое существование отца, несомненно, помогло Изабель создать свой профессиональный панцирь, однако эротический мужчина - то есть, воображаемый, любящий, самоотверженный и вознаграждающий отец - стал для нее немыслимым. Его эмоции, страсти и удовольствия встраивались в рамку кризиса и гнева - захватывающего, но слишком опасного и разрушительного. Соединительное звено между удовольствием и символическим достоинством, обеспечиваемое воображаемым отцом, проводящим своего ребенка от первичного идентификации ко вторичной, для Изабель было разрушено.
У нее был выбор между пароксизмальной сексуальной жизнью и… «девственностью»: между перверсией и самоотречением. Первертный опыт держал ее в подростковый период и в молодости. Эти страстные и иссушающие «излишества», как она их называет, отмечали собой завершения эпизодов депрессии. «Я была словно пьяна, а потом снова оказывалась пустой. Быть может, я - как мой отец. Но мне не хочется постоянно колебаться между высоким и низким, как он. Я предпочитаю трезвость, стабильность, жертвенность, если угодно. Но жертва ради дочери - разве жертва? Это скромная радость, постоянная радость. В конце концов хорошо темперированное, как клавир, удовольствие».
Изабель подарила ребенка своему идеальному отцу - не тому, что оголял свое хмельное тело, а отцу с отсутствующим телом, то есть достойному отцу, господину, главе. Мужское тело, тело возбужденное и пьяное - это объект матери: Изабель оставит его бросившей ее сопернице, поскольку в конкуренции с предполагаемой перверсией ее матери дочь сразу же признала себя малолетней, проигравшей. Она же выбрала себе монашеское имя, и именно в качестве принявшей целибат дочери-матери она сможет сохранить его в его неприкасаемом совершенстве, отделяя его от мужского «чрезмерно» возбужденного тела, которым манипулирует другая женщина.
Если верно, что эта форма отцовства в значительной мере обуславливает депрессию Изабель, оттесняя ее к матери, от которой она не могла бы отделиться, не подвергая себя серьезному риску (возбуждения, потери равновесия), верно и то, что в своей идеальной части, в своем символическом успехе подобный отец тоже дарит своей дочери некоторые средства, пусть и двусмысленные, позволяющие ей выйти из депрессии. Становясь матерью и отцом, Изабель наконец достигает абсолюта. Но существует ли идеальный отец иначе, чем в самоотречении собственной целибатной дочери-матери?
Собственно, в конечном счете, разве с одним ребенком Изабель справляется не лучше, чем ее мать: ведь верно же, что, поскольку она не родила много детей, она делает все для одно-го-единственного? Однако это воображаемое превосходство над матерью является лишь временным устранением депрессии. Траур всегда остается невозможным, скрываясь под маской мазохистского триумфа. Настоящая работа еще ждет своего часа, и ее надо будет сделать посредством отделения ребенка и, в конечном счете, отделения аналитика, дабы женщина попыталась встретить лицом к лицу пустоту в том смысле, который образуется и распадается благодаря всем ее связями всем ее объектам…
Отец застал свою дочь в постели с парнем. И вот как он поступил…
Однажды утром я спустился по лестнице вниз и увидел следующее: моя семнадцатилетняя дочь с каким-то незнакомцем мирно спят, судя по всему, после «бурной ночи». Я тихо прошел мимо, так же тихо приготовил завтрак, потом поднялся наверх, чтобы разбудить жену, сына и младшую дочь и предупредить их, что внизу спят люди и будить их не надо. Наш обеденный стол стоит на противоположной стороне комнаты. Мы начали завтракать, и тут я как закричу: «Молодые люди! Завтрак готов!»
Клянусь, я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то подрывался так быстро! «Завтрак готов!» - заорал я снова таким тоном, словно хотел вытрясти из него всю душу. Я выдвинул стул и приказал ему сесть. Вся семья притихла и глядела только в свои тарелки, боясь пошевелиться.
Для молодого человека это были три самых тяжелых метра, которые он когда-либо проходил в жизни. Прикрывая все свои достоинства, он надел одежду, валявшуюся позади обеденного стола и сел. Он так нервничал, что это напряжение буквально висело в воздухе. Я со своим обратился к парню:
Дружок, я собираюсь задать тебе вопрос. Ответ очень важен для нас всех.
Тут он покрылся испариной.
– Ты котов любишь?
Это был симпатичный и довольно милый молодой человек, явно не образованный, но отнюдь не дурак. Было в нем что-то странное. Моя дочь заверила, что он очень хороший и внимательный. Они были знакомы месяц. Он всегда провожал ее домой, но никогда не оставался на ночь. Каждое утро он приезжал на велосипеде, чтобы отвезти мою дочь в школу, следил за тем, чтобы он сделала домашнее задание, навещал и ухаживал, когда она была больна. Более того, этот парень терпел все ее выходки и отнюдь не сахарный характер, заботился, вкладывал время и силы в их отношения. Он говорил, что родных и семьи у него нет, она ценила его, он ценил ее. Кто я такой, чтобы запрещать ей учиться на собственных ошибках?
На 8 месяце их отношений ко мне подошел мой сын. Я стал расспрашивать его о том парне и узнал, что парнишка бездомный. Его отец-тиран покончил с собой. Мать-проститутка пережила его на три недели. Они жили в фургоне, вернее в куче железа, которая когда-то им была. С 15 лет он три года прожил на улице, спал в парках, в ночлежках Армии Спасения и затрёпанных дешевых гостиницах, работал на стройках.
Я же знал его как хорошего парня, в которого влюбилась моя дочь, вежливого и улыбчивого, заботливого, готового помочь без вашей просьбы о том, делающего моего ребенка счастливым. Он был ребенком, который волею судеб так им и не побыл, чьи родителями были уголовник и проститутка. Иногда его подкармливали соседи, но чаще он голодал.
Временами, когда он не мог прийти из-за работы, мы начинали скучать. Мы не были приятелями, но они с сыном очень ладили. Младшая ему доверяла, а жена относилась к нему по-матерински тепло. Что же до меня? А я беспокоюсь за него и хочу, чтобы он был счастлив.
Я рассказал детям и жене его историю. Они плакали. Трудно было говорить об этом, но еще труднее было понять, как моя старшая дочь могла знать все это и молчать. Она любила его и… позволяла каждую ночь ночевать где? На улице!
Однажды я отдал ему ключи от дома, сказав, что мы будем каждый вечер ждать его с работы и чтоб он теперь перебрался к нам. Домой. На следующей неделе мы подготовили пустовавшую комнату и поехали с ним за мебелью. Всем пришлось по душе, что он парень с руками. И ему это нравилось, он хотел сделать все без посторонней помощи.
Это произошло в 2000 году. Теперь, 16 лет спустя мой новообретенный сын и старшая дочь построили процветающее дело и подарили нам с женой 3 прекрасных внуков.
Эта история не о подростковых гормонах и не столько о тяжелой судьбе парня, сколько о том, как важна простая родительская мудрость, и о том, что трудная жизнь – это не повод становиться подонком. Есть те, кто живет озлобленным и жестоким, а есть парни вроде моего зятя. Жизнь поставила его на грань выживания, а он все равно сумел встать и подняться. Сколько бы он не спотыкался и сколько бы не падал, он всегда находил в себе силы улыбаться.
Сновидения и фантазмы Изабель позволяли предположить, что в раннем возрасте она стала жертвой совращения отцом или каким-то другим взрослым из числа ее знакомых. Но из ее речи нельзя было вычленить никакого точного воспоминания, которое подтвердило бы или опровергло эту гипотезу, на которую указывал часто повторяющийся онирический образ закрытой комнаты, где Изабель находится одна вместе со взрослым мужчиной, который по непонятной причине прижимает ее к стене; или же ей снится сцена в кабинете отца, где они опять же остаются наедине, она дрожит больше от волнения, чем от страха, краснеет и покрывается испариной, и ей стыдно этого непонятного состояния. Реальное совращение или желание, чтобы ее соблазнили? Похоже, отец Изабель был весьма необычным человеком. Пройдя путь от бедного крестьянина до главы предприятия, он вызывал восхищение своих подчиненных, друзей, детей и, в частности, Изабель. Однако, этот человек, нацеленный на успех, страдал от резких перепадов настроения, которые особенно провоцировались спиртным, которым он к старости стал злоупотреблять еще больше. Мать Изабель скрывала эту эмоциональную неустойчивость, уравновешивала ее и в то же время презирала. Для ребенка это презрение означало, что мать осуждает сексуальность отца, его чрезмерное возбуждение, его недостаточную сдержанность. Отец, в целом, одновременно желанный и осужденный. В определенном смысле он мог быть для дочери образцом для идентификации, опорой в ее конкуренции с матерью и разочарованности матерью, которая стала прародительницей, каждый раз отдалявшейся от девочки ради нового ребенка. Но, несмотря на интеллектуальную и социальную привлекательность, отец был также персонажем, не оправдавшим надежд: «Для меня он быстро потерял флёр какой-то тайны, я уже не могла в него верить, как верили люди со стороны, по сути, он был созданием моей матери, ее самым большим ребенком…».
Символическое существование отца, несомненно, помогло Изабель создать свой профессиональный панцирь, однако эротический мужчина - то есть, воображаемый, любящий, самоотверженный и вознаграждающий отец - стал для нее немыслимым. Его эмоции, страсти и удовольствия встраивались в рамку кризиса и гнева - захватывающего, но слишком опасного и разрушительного. Соединительное звено между удовольствием и символическим достоинством, обеспечиваемое воображаемым отцом, проводящим своего ребенка от первичного идентификации ко вторичной, для Изабель было разрушено.
У нее был выбор между пароксизмальной сексуальной жизнью и… «девственностью»: между перверсией и самоотречением. Первертный опыт держал ее в подростковый период и в молодости. Эти страстные и иссушающие «излишества», как она их называет, отмечали собой завершения эпизодов депрессии. «Я была словно пьяна, а потом снова оказывалась пустой. Быть может, я - как мой отец. Но мне не хочется постоянно колебаться между высоким и низким, как он. Я предпочитаю трезвость, стабильность, жертвенность, если угодно. Но жертва ради дочери - разве жертва? Это скромная радость, постоянная радость. В конце концов хорошо темперированное, как клавир, удовольствие».
Изабель подарила ребенка своему идеальному отцу - не тому, что оголял свое хмельное тело, а отцу с отсутствующим телом, то есть достойному отцу, господину, главе. Мужское тело, тело возбужденное и пьяное - это объект матери: Изабель оставит его бросившей ее сопернице, поскольку в конкуренции с предполагаемой перверсией ее матери дочь сразу же признала себя малолетней, проигравшей. Она же выбрала себе монашеское имя, и именно в качестве принявшей целибат дочери-матери она сможет сохранить его в его неприкасаемом совершенстве, отделяя его от мужского «чрезмерно» возбужденного тела, которым манипулирует другая женщина.
Если верно, что эта форма отцовства в значительной мере обуславливает депрессию Изабель, оттесняя ее к матери, от которой она не могла бы отделиться, не подвергая себя серьезному риску (возбуждения, потери равновесия), верно и то, что в своей идеальной части, в своем символическом успехе подобный отец тоже дарит своей дочери некоторые средства, пусть и двусмысленные, позволяющие ей выйти из депрессии. Становясь матерью и отцом, Изабель наконец достигает абсолюта. Но существует ли идеальный отец иначе, чем в самоотречении собственной целибатной дочери-матери?
Собственно, в конечном счете, разве с одним ребенком Изабель справляется не лучше, чем ее мать: ведь верно же, что, поскольку она не родила много детей, она делает все для одно-го-единственного? Однако это воображаемое превосходство над матерью является лишь временным устранением депрессии. Траур всегда остается невозможным, скрываясь под маской мазохистского триумфа. Настоящая работа еще ждет своего часа, и ее надо будет сделать посредством отделения ребенка и, в конечном счете, отделения аналитика, дабы женщина попыталась встретить лицом к лицу пустоту в том смысле, который образуется и распадается благодаря всем ее связями всем ее объектам…
Одним из потрясений прошедшей недели для меня явился всплывший во френдленте фб пост семейного психотерапевта (!) Антона Удовенко о том, что он сексуально возбуждается от игр с дочерью: "Никогда не думала, что на эту тему в принципе может возникнуть дискуссия, тем более публичная. Мужик пишет в фейсбуке, что его возбуждает собственная дочь и это нормально. В комментах его поддерживают его друзья и говорят, что в принципе ничего страшного. Ах да, мужик сам психотерапевт. У меня разрыв шаблона".
Пост удален, но его успели растиражировать, причем отметился даже Космо .
«Довольно часто, я испытываю возбуждение во время „обнимашек“ с дочкой. Мне стоило некоторых усилий, признаться в этом самому себе и написать об этом. Мне немного стыдно и тревожно… Значит, все правильно делаю)) Когда я первый раз это почувствовал - я испытал шок. Первая мысль, которая пришла мне в голову: Я, наверно, педофил… А как еще объяснить такое возбуждение? В нашем обществе, все, что касается влечения, очень четко разграничено и обозвано. Если возбуждают мужчины, значит гей. Если возбуждают дети, значит педофил. И ни какой возможности для манёвра. Только черное и белое, только можно и нельзя.
На какое-то время я дистанцировался от дочки, чтобы переварить этот винегрет из родительских установок, социальных клеше и собственных чувств и ощущений. На выходе, я обнаружил собственное отношение.
Что естественно - то небезобразно! Возбуждение - это совершенно нормальная физиологическая реакция тела. Всего лишь надо установить четкие границы наших игр… Нельзя трогать зону половых органов и целоваться в губы!!!
Установление и соблюдение границ - это очень важное умение. Мы с дочкой учимся этому вместе. Она учится различать, что можно с одним человеком, и нельзя с другим, я учусь принимать себя таким как я есть, с уважением границ другого человека, пусть, пока еще такого маленького…»
Из комментариев:
«Я Вами восхищаюсь и очень уважаю Вашу открытость! Вы представляете, скольким людям сейчас помогли осознать, что они нормальные!!! Многие из тех, кто прочитал, опять, я надеюсь, смогут сблизиться с детьми и восполнить пробел любви у себя и ребенка! Продолжайте, умоляю!!! Вы нужны обществу! Говорите вслух! У Вас вырастет счастливая девчонка, у которой будут НОРМАЛЬНЫЕ отношения с мужчинами)».
«Антон, Вы рискуете… не надо было этот пост писать. Это мое личное мнение», «Как по мне, тема абсолютно запретная, а истина в том что влечение к собственным детям это извращение», «Т.е. если мой муж подойдет ко мне и скажет что испытывает возбуждение при игре с дочерью, я должна сказать: круто, любимый! Хорошо, что говоришь об этом! Играй дальше! И ненапрягайся, мы просто против системы! Так?)», «Мне думается гражданина психотерапевта пора изолировать!», «Изолировать надо таких девиантов от общества. И запрещать им размножаться. Чтобы не плодить извращенные гены дальше по поколениям».
«Часто, мы с дочкой устраиваем „постельные игры“.
Она говорит:
- Папа давай поколбасимся!
И мы колбасимся.
Мы кувыркаемся, боремся, обнимаемся, целуемся, гладим друг друга.
Я убежден, что такие игры развивают чувствительность и возможность получать удовольствие от своего тела и от своей жизни».
Еще один комментарий уже к заметке в Космо:
Это был мой коментарий на странице Антона, который он удалил! И внес меня в Черный список! Но я считаю его полезно почитать не только ему.
"Простите, Антон, но тот пост про возбуждение к своей дочери, который Вы написали и теперь его нет на Вашей странице, вызвал сильный резонанс у общества и у меня в частности. Мне бы хотелось оставить свое мнение на этот счет. Это хорошо, что Вы осознали свое возбуждение и установили границы со своей дочерью. Но как говорят все психологи - "Сам себе психолог - это как сам себе стоматолог. Больно, неудобно и чревато осложнениями." Почему Вы считаете, что это к Вам не относиться? К чему был этот пост? Вы хотели привлечь к себе внимание? Не лучше бы эту тему отнести на личную терапию? Ибо как мне кажется, что следующим должно быть осознание - да, у меня есть сексуальное влечение к маленьким девочкам.. И с этим можно и нужно работать в личной терапии! Я давно обратила внимание на Вашу латентную педофилию, когда вы позволили себе выражение в адрес своей дочери - «Часто, мы с дочкой устраиваем „постельные игры“. Выражение "Постельные игры" несет в себе однозначный смысл, с сексуальной подоплекой, который здоровый мужчина НЕ будет употреблять в отношении своих детей! Конечно в нашей стране нужно еще поискать грамотного психотерапевта умеющего работать с этой темой, ибо бывали случаи, что после посещения, проблема не решалась, как это случилось со Сливко Анатолием.. Его историю Вы можете посмотреть здесь [ссылка] Он тоже вначале боролся со своим влечением и границы устанавливал и психиатра посещал, правда это все случилось в Советское время, надеюсь сейчас времена изменились и Вам удастся решить свою проблему, если Вы конечно этого захотите! А не будете использовать ее в качестве инструмента для привлечения клиентов Удачи!"
Я всегда говорила и буду говорить, что педофилов намного больше, чем может показаться на первый взгляд. Это следует из детского опыта слишком многих женщин. Но до сегодняшнего дня термином "педофил" я обозначала две группы мужчин: тех, кто скорее болен, чем здоров, и тех, кто использует детей как сексуальный объект в силу их беззащитности и доступности в определенный момент времени.
И вот сейчас у меня волосы дыбом становятся, потому что пост вышеупомянутого психотерапевта - это уже о мужской природе в целом и комментарии это